Инклюзия или коррекция: как сегодня организовано обучение детей с ОВЗ

[Admin]

Инклюзия или коррекция: как сегодня организовано обучение детей с ОВЗ

Раньше для детей с ограниченными возможностями здоровья были предусмотрены специальные школы. Именно там дети чувствовали себя равными среди равных, им было комфортно учиться. Инклюзивное образование вписывается в губительную государственную политику оптимизации системы образования. В действительности оно служит исключительно экономии бюджетных средств, говорят сторонники коррекционных школ. Инклюзией то, что сегодня создается в школах, строго говоря, назвать нельзя, согласны с критиками сторонники инклюзивного образования. Так что же хорошего в инклюзии, почему именно инклюзивное образование выбирает большинство развитых стран? Мы постарались разобраться

«Нет никаких рычагов влияния»

– В классе у моего сына был ребенок с проблемами поведения. Он вел себя очень агрессивно: бил детей, стучал головой об стену, ругался матом. В первом классе мог сесть на девочку и кричать на всю школу: «Если не снимешь трусы, я с тебя не слезу!» Этого мальчика в классе нельзя было ни с кем посадить, потому что он начинал биться головой о парту. С самого первого дня он сидел отдельно от всех, максимально близко к учителю.

Учительница нам говорила: «Я сделала все, что можно. Я его не выпускаю из своего внимания, и на переменах я все время над ним стою, чтобы он никого не поранил». Это выглядело очень некрасиво, – говорит Светлана Моторина, создатель музея науки «ИнноПарк», автор канала в Яндекс.Дзен «Травля: со взрослыми согласовано».

Родителям одноклассников того мальчика было очевидно, что какой-то диагноз у него есть, утверждает Светлана. Однако желание цивилизованно разобраться с проблемным поведением наталкивалось на глухую оборону руководства школы (кстати, входившей на тот момент в топ-15 по России) и мамы ребенка. Школа вполне справедливо апеллировала к тому, что любой диагноз является медицинской тайной, и без согласия родителей назвать его публично ни классный руководитель, ни директор не имеют права. Мама мальчика на контакт не шла.

– В кулуарах директор говорила, что у мальчика СДВГ, и этот ребенок в классе, потому что у классного руководителя есть сертификат тьютора. Правда, подтверждающий документ так и не показали, – продолжает свой рассказ Светлана.

Родители одноклассников предложили официально приставить к ребенку тьютора, причем они были готовы оплачивать эти услуги из своего кармана. Но и здесь возник правовой вопрос, о который разбились все дальнейшие попытки решить проблему: «Зачем ребенку тьютор, если у него нет подтвержденного диагноза?»

В результате сын Светланы подвергся жесточайшему буллингу со стороны того мальчика и семья была вынуждена перевести ребенка в другой класс.

– Когда я пыталась изменить ситуацию, избавить ребенка от травли, я получала в ответ от мамы ребенка сообщения, что я все выдумываю. У администрации школы не было желания сблизить детей и организовать ресурсную среду.

Буллинг дошел до такой степени, что мой сын приходил домой со словами: «Наверное, если бы меня не было, всем было бы лучше», у него появились суицидальные настроения. Школа не только не признала, что тот ребенок инклюзивный, но также не признала, что есть буллинг. Все свелось к стандартным фразам «дети все выдумывают», «надо давать сдачи» и т.п.

Сейчас сын еще ходит в частную технологическую школу. У него в классе есть ребенок с очень тяжелой формой аутизма – вплоть до того, что пускает слюни на стол или бьется головой. Но в школе очень круто внедрены определенные ценности: мы все равны, мы не осуждаем и не обсуждаем внешность, религию и т.п. Это не просто написано в уставе, а внедрено в традиции.

Когда мой сын пришел 1 сентября в класс, он рассказал, что учителя собрали всех детей в кружок, они знакомились. Потом очень бережно ввели этого мальчика, объяснили всем, что Ване нужна их помощь, он может уставать или делать что-то медленнее. С ребенком всегда тьютор, и если Ване становится плохо, его уводят. При этом интеллектуально он сохранен. И за все время ни разу ни у кого не возникло никакого желания над ним посмеяться или подтрунить.

Я очень хорошо отношусь к инклюзивному образованию. Но в той, первой школе, мы столкнулись с тем, что, если ребенок не на коляске, не слепой или не слабослышащий, нет никаких рычагов влияния на то, чтобы его родители признали: их сыну требуется квалифицированная помощь.

Когда у ребенка СДВГ или легкая форма аутизма, то внешне видно, что с ним что-то не так, но ты не можешь уверенно утверждать, что это инклюзивный ребенок. И нет возможности сделать так, чтобы его родители отвели ребенка к специалисту. В итоге либо мы гнобим этого ребенка, либо он делает невыносимой жизнь всех остальных детей. Третий, инклюзивный пусть, просто вычеркивается, – говорит Моторина.

«Страдает качество образования всего класса»

Родителям детей с непоставленным диагнозом проблематично просить то сопровождение, которое могло бы быть, подтверждает Татьяна Морозова, клинический психолог, эксперт фонда «Обнаженные сердца»‎, приглашенный профессор кафедры неврологии Университета Нью-Мексико (США). По ее словам, диагностика – не менее важный этап на пути к организации инклюзивной среды. Однако в регионах нередко приходится сталкиваться с тем, что детям вместо диагноза «аутизм» упорно ставят «интеллектуальные нарушения» или «умственная отсталость» (правда, этот диагноз более не будет использоваться в МКБ-11 (МКБ – международная классификация болезней. – прим. ред.)).

– В регионах диагноз аутизм стоит у одного-двух детей из потенциальных 20. Минздрав ранее своим письмом признал, что частота встречаемости аутизма будет составлять один процент. То есть если жителей в каком-то регионе 1 млн, мы будем видеть 10 000 детей с диагнозом «аутизм». В Санкт-Петербурге по данным на апрель 2021 года – 550 детей с таким диагнозом. А должно было быть 40 000 – из расчета один из ста.

В Воронеже больше детей с диагнозом «аутизм», потому что лучше служба выявления и больше услуг для дошкольников. В Нижнем Новгороде выросло количество поставленных диагнозов, и сейчас там больше аутистов, чем в Санкт-Петербурге, хотя Нижний меньше по количеству людей. А есть регионы, где детей с аутизмом буквально один-два, что дает повод чиновникам говорить о том, что это редкое расстройство и никакой особой помощи таким детям не требуется, – говорит Морозова.

С особенным ребенком в школу приходят ресурсы, служба сопровождения, в которой есть не только тьютор, но и специалист, имеющий большую степень профессиональных навыков для того, чтобы помочь учителю включить ребенка в класс. Если учитель видит особенного ребенка впервые и не знает, как с ним работать, эта ситуация будет большой неудачей для самого ребенка. Однако нередкой является и ситуация, когда ребенка вытесняют на домашнее обучение под всеми возможными предлогами.

– Мы пытались выяснить, кого все-таки переводят на домашнее обучение. Как правило, это дети с трудностями в поведении, дети, которые не пользуются речью, которые имеют большие трудности с передвижением. И еще одна группа, которую пытаются выводить на домашнее обучение, – это дети со множественными нарушениями сенсорных, двигательных и интеллектуальных возможностей. Но такого не должно быть, – говорит Морозова.

Если у ребенка есть какие-то особенности поведения, которые могут выглядеть как агрессия, то у него обязательно должен быть тьютор, прописана программа помощи и серьезный поведенческий план. Это необходимо в первую очередь для самого ребенка с особенностями, если он вдруг начнет бить по голове себя или других детей.

– По большому счету, эффективность такого совместного обучения в школе особенных и обычных детей зависит от руководства, от его готовности меняться, от знаний, умения работать с коллективом, с родителями.

Если руководитель не хочет или не способен организовать инклюзию, то мало что сдвинется, и родители будут получать постоянные отказы в том, чтобы брать особенных детей. С таким мы сталкивались неоднократно. Не берут, выводят на домашнее обучение, рекомендуют родителям забрать ребенка, пытаются сразу отправить в коррекционную школу. Это еще и недостаток правовой информированности. Нужно просить письменный отказ и с ним идти в районные отделы образования.

«Инклюзивное образование служит исключительно экономии бюджетных средств»

Идея инклюзивного образования сама по себе неплохая, но она красиво выглядит лишь в теории. На практике же выходит совсем иначе, уверена депутат Госдумы, а прошлом – директор общеобразовательной школы Вера Ганзя.

– Во-первых, при запредельной наполняемости классов в городских школах по причине нехватки этих самых школ, особенный ребенок оказывается в переполненном классе. Такой ребенок требует постоянного внимания со стороны учителя. Для остальных детей времени на уроке просто не хватает. В итоге страдает качество образования всего класса.

Более того, особенности памяти, внимания в усвоении учебного материала зачастую не позволяют таким детям усваивать учебный материал наравне с другими учениками. А это может стать причиной девиантного поведения, даже озлобления детей, вызывает конфликты в классе, создает для детей в целом некомфортные условия. Это и сорванные уроки, и прямая агрессия в адрес учителя и одноклассников.

Раньше для детей с ограниченными возможностями здоровья были предусмотрены специальные классы и даже специальные школы. Именно там дети чувствовали себя равными среди равных, им было комфортно учиться.

Это спецклассы, классы компенсирующего обучения и т.д. Но эти классы и школы требуют дополнительных средств, что в условиях нормативно-подушевого финансирования образования является неприемлемым. Оптимизация штатного расписания образовательных организаций закрыла сотни сельских школ, увеличила наполняемость классов в городских школах, вычистила из школ психологов, социальных педагогов, педагогов дополнительного образования.

Раньше многие дети с особенностями здоровья и развития находились на индивидуальном обучении. А это тоже требует дополнительных финансовых затрат.

Я считаю, что инклюзивное образование вписывается в губительную государственную политику оптимизации системы образования.

В действительности, думаю, что инклюзивное образование служит исключительно экономии бюджетных средств. Как всегда, под благовидными лозунгами, – говорит Ганзя.

«По сути, это – интеграция»

Сегодня из 17 млн школьников 840 000 – это особенные дети, и за пять лет их количество в обычных классах увеличилось почти в полтора раза, а количество детей-инвалидов за пять лет выросло на 13,3%, сообщала заместитель председателя Госдумы Анна Кузнецова в октябре прошлого года.

Если в 2016 году в образовательных организациях обучались 83 000 детей-инвалидов, то в 2020 уже 104 000, позднее уточняла уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Мария Львова-Белова.

Эффективность школы зависит от ее руководства, от его готовности меняться и понимать пользу инклюзии, от их знаний, умения работать с коллективом, с родителями. На сегодняшний день, если руководитель не хочет или не способен, то мало что сдвинется – в таком мнении сходятся все опрошенные корреспондентом «Милосердия.ru» эксперты.

– Меня неоднократно приглашали консультировать проекты в других городах и там же работать с коллективами учителей. Я понимаю, что очень многое зависит от личной мотивации каждого члена коллектива, насколько ему это профессионально важно.

Разумеется, есть люди, которые будут делать только то, что умеют и к чему привыкли. Так было всегда. Есть множество нюансов, из-за которых с этим сложно что-то сделать. С течением времени количество профессионалов, компетентных в вопросах инклюзивного образования, вырастет, а вместе с этим и общее качество этой работы,– уверена Юлия Преснякова, клинический руководитель проекта «Инклюзия 1465», педагог-дефектолог.

Сегодня в России нет как такового «главного по инклюзии» и нет общефедеральной практики по реализации инклюзивного образования. Существуют отдельные научные институты, в регионах формируются различные точки знаний, опыта и экспертизы, а также есть сильные родительские движения, формирующие НКО. Именно они становятся в регионах локомотивом инклюзии.

В целом же создание инклюзивного образования зависит от того, насколько прогрессивным является местное сообщество. А вот выбор, куда отдать ребенка – в школу коррекции или обычную школу, по большому счету, это выбор родителей. Вот только никто не даст гарантию, что декларируемые цели по созданию в школе «атмосферы принятия и поддержки», на практике не разобьются о некомпетентность учителей, нежелание директоров школ менять что-либо или неприятие особого ребенка родителями нормотипичных детей.

Правда, и инклюзией то, что сегодня создается в школах, строго говоря, назвать нельзя.

– Еще 20 лет назад ведущей формой образовательного маршрута ребенка с инвалидностью была сегрегация: когда типично обучающиеся развивались вместе, а нетипично обучающиеся либо вообще нигде не обучались, либо получали образование только в коррекционной школе (по диагнозу).

Сегодня мы приводим в обычную школу ребенка, не создаем ему никаких особых условий и делаем вид, что, если он сидит, или лежит, или бегает в классе – ему уже хорошо, мы его права реализовали. И ошибочно называем это инклюзией. Однако по сути это – интеграция, говорит Татьяна Морозова.

Степень инклюзивности может быть разной в зависимости от степени заболевания ребенка. Однако не бывает ее единой для всех, подчеркивает Морозова. Есть несколько вариантов инклюзивного образования, которые можно организовать для особенных детей в зависимости от тяжести их состояния.

Одним из самых удобных вариантов для тяжелых детей может быть нахождение всего учебного времени в небольшом классе, который расположен в стенах той же общеобразовательной школы. Там обучаются по специальной программе дети со множественными тяжелыми нарушениями. Они находятся с типично развивающимися детьми только на перемене, а все остальное время – в своем классе, где могут быть 4–6 человек. Это частичная инклюзия, потому что на общешкольных мероприятиях, на переменах, может быть – в столовых, они находятся рядом с обычными детьми. Сейчас такие классы называют автономными.

Потом есть другие варианты разной степени инклюзии, когда ребенок может какой-то предмет, если в нем нет жестких нормативов, осваивать с другими детьми (физкультура, труд, рисование, пение). Он большую часть времени находится в специальном классе внутри общеобразовательной школы, а отдельные предметы в сопровождении тьютора или ассистента изучает вместе с другими детьми.

Следующий вариант чуть большей степени инклюзии – когда ребенок примерно половину времени находится в своем специальном классе, а вторую половину – в обычном классе с тьютором. И изучает те предметы по программе, которая приближена к обычной. И такое количество времени можно доводить до 100%, полагает Морозова.

В коррекционной школе, какого бы вида она ни была, созданы специальные образовательные условия для особенных детей, однако дефицит ресурсов, кадровый голод (острая нехватка педагогов-психологов, учителей-дефектологов, тьюторов и других специалистов) приводит к тому, что возможная эффективность программы обучения снижается. Главное же, что дает детям с особенностями инклюзивное образование и чего не может дать коррекционное – это социализация.

– Сейчас фонд «Обнаженные сердца» ведет проект по трудоустройству для людей с аутизмом или аутизмом в сочетании с ментальными нарушениями. Мы смотрим на те исследования в мире, которые есть по предиктору успешности. Один из предикторов – это обучение в инклюзивной школе.

Умение выполнять от корки до корки производственную задачу – это не самая большая проблема, с которой сталкиваются люди с аутизмом на рабочем месте. Чаще всего им хватает образования и навыков даже в большей степени, чем предполагает та задача, которую он должен решить.

Почему им сложно удержаться на работе и вообще найти эту работу? Потому что там есть большие трудности с социальными навыками, которым можно научиться, только когда общаешься с другими детьми.

Обучение в инклюзивной школе является таким хорошим зарядом на всю оставшуюся жизнь. Мягкие социальные навыки – как заводить разговор и выходить из него, как просить и как отказывать, на какое расстояние подходить к людям, как использовать невербальные сигналы, кого обнимать, а с кем здороваться за руку – все это дается проще, когда рядом есть другие дети, в том числе типично развивающиеся.

Если ребенок всю жизнь находится в четырех стенах или в классе, где у всех есть социальные трудности, то формировать социальные навыки гораздо сложнее.

https://www.miloserdie.ru/article/inkly ... tej-s-ovz/